Неточные совпадения
Маленькая горенка с маленькими окнами, не отворявшимися ни в зиму, ни в лето, отец, больной человек, в длинном сюртуке
на мерлушках и в вязаных хлопанцах, надетых
на босую ногу, беспрестанно вздыхавший, ходя по комнате, и плевавший в стоявшую в углу песочницу, вечное сиденье
на лавке, с пером в руках, чернилами
на пальцах и даже
на губах, вечная пропись перед глазами: «не лги, послушествуй старшим и
носи добродетель в сердце»; вечный шарк и шлепанье по комнате хлопанцев, знакомый, но всегда суровый голос: «опять задурил!», отзывавшийся в то время, когда ребенок, наскуча однообразием труда, приделывал к букве какую-нибудь кавыку или хвост; и вечно знакомое, всегда неприятное чувство, когда вслед за сими словами краюшка уха его скручивалась очень больно ногтями длинных протянувшихся сзади
пальцев: вот бедная картина первоначального его детства, о котором едва сохранил он бледную память.
Был он мохнатенький,
носил курчавую бородку, шея его была расшита колечками темных волос, и даже
на кистях рук,
на сгибах
пальцев росли кустики темной шерсти.
Кружок — да это пошлость и скука под именем братства и дружбы, сцепление недоразумений и притязаний под предлогом откровенности и участия; в кружке, благодаря праву каждого приятеля во всякое время и во всякий час запускать свои неумытые
пальцы прямо во внутренность товарища, ни у кого нет чистого, нетронутого места
на душе; в кружке поклоняются пустому краснобаю, самолюбивому умнику, довременному старику,
носят на руках стихотворца бездарного, но с «затаенными» мыслями; в кружке молодые, семнадцатилетние малые хитро и мудрено толкуют о женщинах и любви, а перед женщинами молчат или говорят с ними, словно с книгой, — да и о чем говорят!
Г-н Беневоленский был человек толстоватый, среднего роста, мягкий
на вид, с коротенькими ножками и пухленькими ручками;
носил он просторный и чрезвычайно опрятный фрак, высокий и широкий галстух, белое, как снег, белье, золотую цепочку
на шелковом жилете, перстень с камнем
на указательном
пальце и белокурый парик; говорил убедительно и кротко, выступал без шума, приятно улыбался, приятно поводил глазами, приятно погружал подбородок в галстух: вообще приятный был человек.
Лиза пошла в другую комнату за альбомом, а Паншин, оставшись один, достал из кармана батистовый платок, потер себе ногти и посмотрел, как-то скосясь,
на свои руки. Они у него были очень красивы и белы;
на большом
пальце левой руки
носил он винтообразное золотое кольцо. Лиза вернулась; Паншин уселся к окну, развернул альбом.
— Смотри, Ваня, смотри, — продолжал он, показывая
на нее
пальцем, — так вся и вспыхнула, как услышала, что я незнакомой девушке леденцов
носил, так и зарделась, так и вздрогнула, точно мы вдруг из пистолета выстрелили… ишь глазенки-то, так и сверкают, как угольки.
Домики Кукарского завода
на этой руке сделались бы не больше тех пылинок, которые остаются у нас
на пальцах от крыльев моли, а вместе с ними погибли бы и обитатели этих жалких лачуг, удрученные непосильной
ношей своих подлостей, интриг, глупости и чисто животного эгоизма.
Вспомнила, что у нее в саквояже лежит перстенек с бирюзой, который когда-то
носил на указательном
пальце ее покойный муж, вынула, немножко всплакнула (надо же память покойного «друга» почтить!) и… отдала.
Отдавши, уехала
на другие воды, где опять встретила точь-в-точь такого же обер-кельнера, вспомнила, что у нее в саквояже лежит перстенек с изумрудом (тоже покойный муж
на указательном
пальце носил), опять всплакнула и опять… отдала.
— Так-то-с, Николай Петрович, — говорил мне старик, следуя за мной по комнате, в то время как я одевался, и почтительно медленно вертя между своими толстыми
пальцами серебряную, подаренную бабушкой, табакерку, — как только узнал от сына, что вы изволили так отлично выдержать экзамен — ведь ваш ум всем известен, — тотчас прибежал поздравить, батюшка; ведь я вас
на плече
носил, и бог видит, что всех вас, как родных, люблю, и Иленька мой все просился к вам. Тоже и он привык уж к вам.
— Не то, не то, совсем не то, — заговорил он вдруг своим гадким выговором, быстро переменяя положение, облокачиваясь об стол и играя золотым перстнем, который у него слабо держался
на худом
пальце левой руки. — Так нельзя, господа, готовиться в высшее учебное заведение; вы все хотите только мундир
носить с синим воротником; верхов нахватаетесь и думаете, что вы можете быть студентами; нет, господа, надо основательно изучать предмет, и т. д., и т. д.
Это был, по-видимому, весьма хилый старик, с лицом совершенно дряблым;
на голове у него совсем почти не оказывалось волос, а потому дома, в одиночестве, Мартын Степаныч обыкновенно
носил колпак, а при посторонних и в гостях надевал парик; бакенбарды его состояли из каких-то седоватых клочков; уши Мартын Степаныч имел большие, торчащие, и особенно правое ухо, что было весьма натурально, ибо Мартын Степаныч всякий раз, когда начинал что-либо соображать или высказывал какую-нибудь тонкую мысль, проводил у себя
пальцем за ухом.
Увар Иванович
носил просторный сюртук табачного цвета и белый платок
на шее, ел часто и много и только в затруднительных случаях, то есть всякий раз, когда ему приходилось выразить какое-либо мнение, судорожно двигал
пальцами правой руки по воздуху, сперва от большого
пальца к мизинцу, потом от мизинца к большому
пальцу, с трудом приговаривая: «Надо бы… как-нибудь, того…»
Но казачок уже давно
отнес поднос и графин
на место, и остаток селедки съел, и уже успел соснуть, прикорнув к барскому пальто, а Увар Иванович все еще держал платок перед собою
на растопыренных
пальцах и с тем же усиленным вниманием посматривал то в окно, то
на пол и стены.
Обе руки ее, с искривленными
пальцами, которыми она, как будто ухватившись, держалась за водонос, были какого-то темнобурого цвета и, казалось, не могли уж разгибаться; понурая голова, обвязанная каким-то тряпьем,
носила на себе самые уродливые следы нищеты и глубокой старости.
В последний раз помню перед своими глазами плавные движения правой руки Аги с его толстым серебряным перстнем
на большом
пальце. Кольцо очень толстое, в виде веревки, с поперечными золотыми насечками. Меня всегда интересовало, почему он
носит кольцо
на большом
пальце, но я, по обыкновению, не спрашивал его, а узнал через много времени, увидав стариков-горцев, носивших так же кольца.
— Я в Париже, а не в Петербурге, — и затем приложил
пальцы своей руки к губам, давая тем знать Бегушеву, что он касательно этой встречи должен всю жизнь
носить замок
на устах своих!
«Известно как: я
носил длинный ноготь
на пятом
пальце».
Входит коридорный лакей-старик и спрашивает, есть ли у меня постельное белье. Я задерживаю его минут
на пять и задаю ему несколько вопросов насчет Гнеккера, ради которого я приехал сюда. Лакей оказывается уроженцем Харькова, знает этот город как свои пять
пальцев, но не помнит ни одного такого дома, который
носил бы фамилию Гнеккера. Расспрашиваю насчет имений — то же самое.
Посмотри, Суламифь,
на эти сапфиры. Одни из них похожи цветом
на васильки в пшенице, другие
на осеннее небо, иные
на море в ясную погоду. Это камень девственности — холодный и чистый. Во время далеких и тяжелых путешествий его кладут в рот для утоления жажды. Он также излечивает проказу и всякие злые наросты. Он дает ясность мыслям. Жрецы Юпитера в Риме
носят его
на указательном
пальце.
Руки царя были нежны, белы, теплы и красивы, как у женщины, но в них заключался такой избыток жизненной силы, что, налагая ладони
на темя больных, царь исцелял головные боли, судороги, черную меланхолию и беснование.
На указательном
пальце левой руки
носил Соломон гемму из кроваво-красного астерикса, извергавшего из себя шесть лучей жемчужного цвета. Много сотен лет было этому кольцу, и
на оборотной стороне его камня вырезана была надпись
на языке древнего, исчезнувшего народа: «Все проходит».
Охотник вытягивает ему ноги, складывает ровно крылья, выправляет хвостовые перья и, оставя
на свободе одну голову, спеленывает его в платок, нарочно для того сшитый вдвое, с отверстием для головы, плотно обвивает краями платка и завязывает слегка снурком или тесемкой; в таком положении
носит он
на ладони спеленанного гнездаря по крайней мере часа два, и непременно там, где много толпится народа; потом, развязав сзади пеленку, надевает ему
на ноги нагавки с опутинками, которые привязываются обыкновенною петлею к должнику, [Нагавками, или обносцами, называются суконные или кожаные, но подшитые тоненьким суконцем онучки, шириною в большой
палец, которыми обертывают просторно, в одну рядь, ноги ястреба; па онучках, то есть пагавках, нашиты опутинки, плетеные тесемочки волос в тридцать, длиною четверти в полторы; каждая опутинка нижним концом своим продевается в петельку, пришитую к нагавке, затягивается и держится крепко и свободно
на ноге.
Действительный статский советник
носил на указательном
пальце перстень с алмазом, говорил очень тихо, не раздвигал соединенных каблуков ног своих, поставленных в положение, употребляемое танцорами прежних времен, и не поворачивал головы, до половины закрытой отличнейшим бархатным воротником; богатый барин, напротив, всё чему-то смеялся, поднимал брови и сверкал белками глаз.
— Ай, ай, парень! — ото всей души расхохоталась Фленушка. — Немного ж у тебя под шапкой мозгу-то… Да!.. Где ж это видано, где это слыхано, чтоб скитски девицы перстни да кольцы
на пальцах носили?..
Последние не могли не заметить перемены, происшедшей с примерной воспитанницей, но
относили это к болезненным проявлениям слабого организма княжны и смотрели сквозь
пальцы на выходки Нины.
За несколько рублей была добыта рука какого-то удавившегося молодого парня, и Кузьма, бережно завернув ее в тряпицу, принес в тот же день Дарье Николаевне. По ее указанию смастерил он ящик, в который уложил руку, надев
на ее
палец перстень Константина Рачинского, и сам
отнес в Новодевичий монастырь этот гостинец, с надписью
на ящике, написанной рукой Салтыковой: «Марье Осиповне Олениной», и передал «матушке казначее».
Он
носит ее всегда
на пальце.